Внимание: в рецензии, как и в самом произведении, присутствуют моменты 18+.
***
Илья Горюнов семь лет отсидел в тюрьме по ложному обвинению. Он выжил и вышел на свободу, движимый только одним желанием — отомстить тому, кто поломал ему жизнь, подбросив наркотики. Встретившись лицом к лицу со своим обидчиком, Илья совершает импульсивный поступок и получает доступ к его айфону, а с ним и к его жизни. На время Илья становится Петром Хазиным — через реальность на экране смартфона.
*** Современный российский натурализм
Мини-сериал Клима Шипенко «Текст. Реальность» вышел спустя восемь с лишним месяцев после полнометражного фильма «Текст» и представляет собой его расширенную и чуть иначе смонтированную версию. В пяти часовых сериях история Ильи Горюнова занимает в два с лишним раза больше экранного времени, но существование каждой добавленной минуты считаю оправданным. Сценаристом здесь также выступил Дмитрий Глуховский, и тут он получил возможность более тонкой и точной настройки экранизации своего романа. Темпоритм происходящего, многочисленные вставки внутренних монологов и подобия закольцованных мыслеобразов главного героя, длиннейшие музыкальные композиции и панорамные планы, значимые символы в окружающем – всё это позволил ему применить лишь формат мини-сериала с непрерывным повествованием. Ну и, конечно же, решение К. Шипенко принять сценарий автора, а не дать что-то своё.
Отдельно хочу выделить клиповую составляющую сериала, представленную музыкально-шумовым рядом, неразрывно связанным с визуальными образами и дополняющим их. Она перемежает сюжетные события и реально давит на психику. В отличие от воды А. А. Тарковского, эти клипы создают понятный большинству эмоционально-образный фон. Безлюдье, зимняя серость промзоны, слепые окна редких жилых домов, бесконечная дорога и тишина. Варево мыслей и кипение чувств внутри героя, толпа, клубняк и метро снаружи. Пустая квартира, сумрак, одиночество и звуки семейной жизни соседей. А вот стройная легко одетая красавица в нездешнем пейзаже будто рождает танцем музыку. Пьяные разговоры и секс под включенное на телевизоре порно. Искажённый мегафоном голос и проблесковые маячки в окно, удары во входную дверь, выстрелы и обречённо-лихое: «Идите на ...!»
Да, Д. Глуховский по-прежнему не стесняется использовать нецензурную лексику и сгущать краски при создании художественного мира. Скандальность его натурализма местами зашкаливает. Почему не реализма? Потому, что персонажи, общество, семья, мораль, дружба, вера, любовь и сам герой демонстрируются намеренно низко и деструктивно. Те самые модные «тёмность» и «нуарность», но без гламура и компьютерных игр, а на основе современной российской действительности. Животные инстинкты, рациональное приспособленчество и закулисье внешне привлекательных вещей: местами противно, но до боли реально. Тяжело, знакомо и узнаваемо, в отличие от легковесных, театрализованных и в корне чужих картин С. Подгаевского и подобных ему. Отмечу, что сквернословие здесь того толка, что давно перешло в разряд общеупотребительного разговорного, и слов этих не больше трёх.
«Текст» Д. Глуховского не станет современным «Идиотом» или «Преступлением и наказанием» Ф. М. Достоевского, поскольку в нём нет социального, религиозного и личностного анализа, нет тонкого психологизма. Тут другой, внешне примитивный подход, отпугивающий многих и многих. По принципу «гаже пахнет – туже входит». Режиссёр и сценарист предпочитают воздействовать опосредованно, через спинной мозг и железы, отвратительной злободневностью будить инстинкты и бессознательное. При этом композиционно сериал не так прост и выстроен на смене акцентов: пристрастный к пошлости фотографизм, криминально-сенсационные приключения, бытовой символизм. Проще выражаясь, наблюдается движение от грязи и эпатажа к правильному и вечному. Пищу получат и головной мозг, и сердце, и душа. Это кажется странным, но натурализм именно благодаря своей примитивности способен к эстетической мимикрии и симбиозу с другими художественными методами.
*** Фрустрация
Начало истории гадко и натуралистически подробно. Великовозрастный балбес рвётся на встречу с девушкой и в клуб, а строгая мать крестом встала у двери. Не пущу-де, пока предмет не пересдашь, мне твоё поступление в МГУ слишком дорого обошлось. Будь двадцатилетний сыночка лет на десять младше, сцена смотрелась бы не так мерзко, но создатели нашли способ усилить её и в существующем возрасте матери и ребёнка. Далее свобода и клуб, а в нём облава ФСКН. Граждане! Ну нельзя так себя вести с представителями органов власти при исполнении. Тем более, если вы находитесь внутри текста Д. Глуховского. Ну, вы всё понимаете, ведь даже здесь лучше не выражаться.
Если бы автор желал тупо лить чернушку с порнушкой, он сделал бы это легко. Маменькин сынок, студент-филолог на зоне долгие семь лет. Подумайте об этом прежде, чем начать по-интеллигентски ругать сериал, к примеру, за два часто, эмоционально и подряд, к месту и не к месту повторяемых матерных слова и тело, в эпоху развитых компьютерных технологий условно принадлежащее замужней на тот момент Кристине Асмус. Автору-сценаристу и режиссёру важно не шокировать зрителя очередным кукареку зелёного слоника, не познакомить его с выживанием по ту сторону решётки, как это сделал В. Т. Шаламов. Им важно донести до нас что-то другое. Задумайтесь лучше над этим.
Илья отсидел положенное и получил освобождение. Не будет спойлером сказать, что он не стал ни опущенным, ни авторитетным, ни даже инвалидом. Бывший инфантильный и влюблённый паренёк выгорел и нечеловечески устал на зоне. Он шёл домой и думал, что хуже быть уже не может – но автор-оптимист доказал, что ещё как может. Связка из трёх ударов по уже повисшему на канатах телу: мать, девушка, лучший друг. И никакого свистка, никакого рефери, никакого гонга. Удивительно ли, что Илья выпил и при встрече с задержавшим его Петром Хазиным впал в мужскую истерику со всеми вытекающими последствиями? Нет. Удивляет то, что именно здесь унылый натурализм расцветает фантастическим авантюрно-плутовским повествованием.
*** Сублимация
Натурализм как основной стиль картины никуда не делся, но фантастические допущения после обретения Ильёй смартфона сыплются одно за другим. Все понимают, что в действительности, учитывая родословную и двойную занятость Хазина, герою не удалось бы даже выспаться? Хотя бы потому, что агенты уровня Хазина при всём желании не могут позволить себе самостоятельность, безнадзорность и одиночество. Видимо, излишне натуралистический фокус как раз и призван отвлечь внимание зрителя от подобных расхождений с реальностью. Художественный вымысел, конечно, но без него не было бы ни романа, ни экранизации.
На момент осуждения Илье двадцать лет. Ярко выраженный инфантил к тому же, но по факту МГУ для него неразрывно продолжает «школьные годы чудесные». Жил с мамой, учился, тусовался с друзьями, целовался с девушкой – и вдруг всего этого разом не стало. И «волчий билет» по жизни, как печать Каина. В стандартных криминальных боевиках невинные жертвы матереют в заключении и мстят, едва выйдя на свободу. Жестоко и беспощадно, попутно отрываясь по выпивке и девочкам за все отбытые годы. Юмор автора в том, каким образом он изменил сей устоявшийся шаблон. Илья заполучил в личное пользование айфон врага вместе с паролем, а с ними всю его жизнь, грехи и душу. Сатира и гротеск, однако.
Смартфон в современном мире куда важнее своего носителя из плоти и крови, а социальные сети и мессенджеры значимее реальных встреч. Виртуализация личности прошла успешно, и любой бомжара сможет, не переодеваясь и не трезвея, сойти за модного блогера. И начинаются у перевоплотившегося Ильи необыкновенные приключения. Оперативная работа под прикрытием, агентурное внедрение в торговлю наркотиками, банкеты в среде генеральского состава служб и министерств. Элитные клубы, пентхаусы, командировки на райские острова, доступные девушки, секс втроём… Красота! Точнее, её уродливое в своей ирреальности и натурализме отражение. Онанизм, как подчеркнул в одной из сцен сам Д. Глуховский. Какое время, такие и плуты, и приключения у них соответствующие. Одни живут, другие дрочат.
*** Инициация
Несмотря на местами жёсткий юмор, полновесной социальной сатиры не получилось. Скорее всего, и не было такой цели. У «Текста» другой посыл: даже виртуально воздействуя, можно изменить жизнь к лучшему. Просто не упустите финальный эпизод после титров последней серии. В начале было Слово, оно стало печатным, а после перешло с бумаги на электронные носители. Естественный процесс. Чем книга лучше мессенджера, если суть лишь в пользующемся словом человеке, его уме, совести, воле и выборе? Ничем, если по-прежнему оставаться людьми. Продолжение идей традиционной русской литературы налицо. Не Фёдор Михайлович, далеко не он, но на своём уровне и в своём ряду «Текст» вполне достойное произведение. Правильное.
Парадигма выстраивается интересная: В. Головачёв и М. Семёнова. От первого Д. Глуховский будто бы взял плоть, от второй душу. Зарвавшиеся мажоры, произвол властей, зло и возмутившиеся, оставшиеся чистыми мальчики – чем не головачёвская схема? Выгоревший дотла пацан, все семь лет следящий в инстаграме за кровником, отомстивший, но тянущий в жизнь не себя, а случайных знакомых только потому, что иначе не может – не перезагрузка ли Волкодава? Да, Илья не боец, а дрочер, и это отличает его от героев двух указанных авторов в худшую сторону. Да ведь и «Текст» не боевик и не сказка.
В натурализм, плутовские приключения и гротеск, оказывается, с самого начала были скрыто вшиты элементы символизма. От мелочей вроде клуба «Рай» и вывески «От(р)ада» до приготовленного матерью супа, которого как раз хватило. От пошло обыгранного ММЖ непорочного отцовства до Христа и Голгофы. У героев классического западного натурализма нет возможности выбора и нет ответственности за свою жизнь и поступки. Илья Горюнов изначально поставлен Д. Глуховским в ситуацию двоемирия – текста и реальности, грязи и совести. Среда тянет его в одну сторону, воспитание в другую. Есть иконы дома и безвизовая Колумбия где-то там. Есть пахнущая матерью подушка и заглядывающая в глаза соблазнительница, манящая заморскими чудесами. Есть загранпаспорт и моральный выбор в ситуации, когда никому ничего не должен. Убить по-русски… или теперь это воспринимается только сказочно, по-веннски?
«Я боюсь будущего. Я не хочу жить в таком будущем. Оно нежизнеспособно». Дмитрий Глуховский будто твердит это снова и снова, но иносказательно и в многочисленных вариантах. Действительно, написанная им картина грядущего мира ужасает, как полотна Иеронима Босха. Чем дольше вглядываешься, тем больше замечаешь деталей, тем яснее видишь их значения и взаимосвязи, и тем страшнее и омерзительнее становится.
Мир без мечты, труда, цели и смысла
Вертикально организованные мегаполисы-«свечки», нехватка натуральной пищи и рециркуляция отходов, социальное расслоение вплоть до степени «смертный – бессмертный», диктатура и грызня политических партий и корпораций, неумелое вторжение в человеческую ДНК, «человек-винтик», «таблетки счастья», химическое подавление эмоций и инстинктов. Всё это уже было, и много раз. Но чтобы всё вместе и в таком освещении – не припомню. Человечество, застрявшее на количестве без перехода на иной уровень качества. Больше людей, больше благ и лет жизни для них – но какой ценой? Государство не просто позабыло о духовной составляющей своих граждан в погоне за всё усложняющимся обеспечением их базовых материальных потребностей или бросило все силы ради всепоглощающей Идеи или Великой Цели. Нет, оно сознательно и на законодательном уровне отказало в самом праве на существование мечте о выходе в космос, стремлению куда либо вообще, любви, семье и деторождению. Это временная, вынужденная и обусловленная необоримыми причинами мера? Нет, в романе упоминается ещё два не менее значимых государства, которые пошли по другому пути и по-своему преуспели. Был сделан сознательный выбор, он оказался ошибочным, но признавать это, исправлять и менять что-то никто не собирается. «Мы живём хорошо, у нас всё есть». Самодостаточный самодовольный коллапс. Форма, сохраняющая свою структуру не из-за устойчивости её компонентов, а только благодаря полному исчерпанию всех источников и запасов внутренней энергии.
Идея человеческого «муравейника» тоже не нова. Жёстко организованное общество с набором узкоспециализированных каст в большинстве своём стерильных особей. Похоже? И да, и нет. «Улейного» сознания нет. Нет чувства сопричастности чему-то большему. Главное же отличие в том, что нет развития. Здесь инертны и бесплодны все, от «рабочих» до «трутней», и рой отсюда не вылетит никогда. Это не единый живой организм, стремящийся к адаптации, самоулучшению, самовоспроизведению и освоению новых территорий, а, скорее, механизм. Механизм не из тех, что производят или делают хоть что-то помимо поддержания собственного состояния существования, а сложная настольная конструкция со множеством шарниров и противовесов. Движение есть, толку нет. Топтание на месте. Вечный двигатель, замкнутый на самом себе.
В этом обществе будущего забыли о смерти, старости и болезнях, но взамен оно оказалось поражено пандемией разнообразных и вроде бы взаимоисключающих фобий. Боязнь замкнутых и открытых пространств. Боязнь толпы и одиночества. Отторжение лиц даже с первыми признаками старения и детей. Ксенофобия и отвращение к себе подобным. Тотальный, довлеющий страх, ставший небом нового мира и привычным для всех состоянием. Как следствие – наркотики, антидепрессанты, алкоголь, сексуальная раскрепощённость. Горы таблеток, море алкоголя и многокилометровые траходромы с тёплой водичкой, со скруглёнными углами и водяными горками, чтобы слишком часто в них не застревали и не давили в толчее насмерть. Одна беда – ко всему вырабатывается устойчивость. Необходимая доза «успокаивающего» уже способна убить, а тереться с противоположным или даже со своим полом надоело до полной физической дисфункции и атрофии. Куда идти и что делать? Некуда бежать, буквально некуда. Пространство и само небо над головой вытеснены, их уже века как имитируют на мониторах. Заняться нечем: нет ни работы как таковой, ни развлечений, поскольку всё давно автоматизировано, надоело или устарело. Никто не видит результатов своего труда. Бездумное вечное общество, как биомасса мяса крупного рогатого скота в питательном растворе. Немногочисленная прослойка всё ещё осознающих своё существование особей ярится и рвёт на части себе подобных, как кормовая саранча в узких стеклянных колбах. Бессознательное довольство и слепой гнев – вот два полюса нового мира. Первый заменил счастье пассивным обывателям, второй дал иллюзию выхода деятельным и сильным людям. Право выбирать между ними тоже отсутствует, государство всё сделало за тебя и без твоего ведома, ещё в раннем детстве. Ничего не изменить. Ни-че-го. Государственный механизм настолько отлажен, что давит любой бунт в зародыше, ещё на уровне идей и эмоций.
Герой, любовник, психопат
Главному герою сложно даже думать о себе по имени. Зато у него есть личный порядковый номер и работа. У него есть жилая ячейка, куб со стороной в два метра. Кровать, шкаф, полка, стул и монитор во всю стену. Он ещё хорошо обеспечен. Жаль, что у него клаустрофобия. Ничего, уже терпимо. Он научился, едва переступив порог, запивать текилой снотворное и отключаться до следующего оперативного вызова. Он представитель силовых структур, он в Фаланге. Надевает маску Аполлона, как все, и делает то, что должно. Он с детства в неоплатном долгу у государства. Он рождён незарегистрированным, изъят у родителей и выращен в детдоме воспитателями в масках гневного Зевса. Общество потратило на него ресурсы, он отрабатывает, изымая детей и отдавая их представительницам парной своей службы в масках Афины. Вся его жизнь в службе. Уйдя с неё, он потеряет абсолютно всё и сразу. Он ненавидит себя, службу, государство, своих родителей, вопреки закону родивших его, людей, заставляющих его служить своим нежеланием сопротивляться скотскому инстинкту размножения. Спрессованный гнев, копящийся годами, как раздражение, лишь заставляет его лучше исполнять свои обязанности. Только развитая химическая промышленность не даёт ему окончательно сойти с ума.
Как водится, героя находит неожиданный покровитель из правящей верхушки – Олимпа – и даёт ему особое задание на грани политики и криминала. Это послужило катализатором для начала многих событий и, главное, пробуждения его личности. Прямо сказать, не самой приятной личности. Читателя проводят по кругам его ада: подробности воспитания, экзаменов, службы. Ни детства, ни дружбы, ни любви. С виду здоровый ампутант, не знающий даже, каково это – быть целым, но болезненно переживающий и ощущающий свои уродство и неполноценность. Он полностью слился бы с общей безликой массой, не будь у него нескольких мучительных и навязчивых воспоминаний: деревянное распятие с Христом и пара коротких фраз матери о религии. Непрекращающийся внутренний монолог о вере и ненависти, раскрученное до предела и уже перегретое динамо. Вот это действительно интересный и новый ход Дмитрия Глуховского: использование религии без морали, мистики, откровений, чудес и фанатизма. Его герой наделён чувством сродни инстинкту, чем-то подсознательным и привитым с детства. Чем-то, что можно выразить словами: «Я не знаю, как должно быть правильно, но то, что сейчас, неправильно». Это даже совестью назвать в полной мере нельзя, но на том он и стоит, тем только и интересен.
Очень жёсткое, намеренно жестокое и эпатажно бесстыдное повествование. Дмитрий Глуховский не использует иносказания, не замолкает при описании многочисленных отвратительных моментов из прошлого и настоящего своего героя. Он будто упивается чернухой. Если за ним в детдоме гонится, чтобы изнасиловать его, старший воспитанник, это чувствуешь. Если он пошёл к проститутке, то уж будьте уверены, что полка будет навешена на все три дырочки. Бьют беременную женщину в живот – это видишь. Герой получает по морде – читатель, имеющий этот опыт, узнаёт свои ощущения. «Любовный» треугольник – их тут висит целых два на одном герое – изображён в том же стиле. Никакой возвышающей любви и никаких нежных чувств. Вместо диалога влюблённых – один его безумный монолог. Мысли, чувства и желания женщин не важны настолько, что отсутствуют в фокусе книги. Им приходится раздеваться, как-то по-особенному отдаваться, изменять, отбиваться, скандалить и орать только для того, чтобы их заметили. В чём ценность и особость женщины, если деторождение под запретом, а заниматься сексом можно с кем угодно? «Заткнись и двигай телом!» Намотать волосы на кулак и по лицу отхлестать, чтобы в крик, чтобы в слёзы, чтобы тушь потекла. Женщина – жертва? Нет, обоюдный эгоизм и взаимное непонимание во всём. У обоих полов только телесное, только низменное. Грубо и изощрённо удовлетворяемая похоть, больше похожая на издевательства. Хирурги будущего всё зашьют. Что это, демонстрация бездумной трансляции порно, теперь уже из мозга в реальность? Может быть. Зависть, ревность, обида, гнев. Желание либо полностью обладать, либо растоптать, унизить и уничтожить. «Я тебя люблю – я тебя убью – я себя убью». Деградация налицо. Вопрос в том, только ли общество будущего деградировало?
***
Я действительно удивлён, встретив антиутопию столь высокого уровня, и рад, что её написал именно российский автор. Рано, рано ещё заколачивать гвозди в крышку гроба современной отечественной литературы. Форма не та? Ну да, согласен, отнюдь не классическим слогом писано. Так ведь и мы с вами уже давно не дамы и господа. Порой, чтобы прийти в себя, просто необходимо получить хорошую полновесную затрещину. Некоторым помогает. Что такое страх будущего? Это боязнь неизвестности, любых перемен, и прежде всего – смерти. Дмитрий Глуховский в этом романе возвёл страх будущего в принцип, сделал его законом существования. Но убежать от будущего невозможно, как нельзя остановить само время. Стремление контролировать абсолютно всё, и даже смерть, лишило общество развития, привело его к ступору, следом погрузило в кому, которая, в свою очередь, грозит перейти в смерть. Парадокс: смерть от желания её избежать. «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Смешно, вот только почему-то никто уже не смеётся.
облако тэгов
